Палеоклиматические аргументы

Со времени последнего издания этой книги В. Кёппеном и мной была проведено систематическое изучение [151] проблемы климатов геологического прошлого — работа, едва ли уступающая по объёму предлагаемой. Хотя в ней речь шла в основном о синтезе геологического и палеонтологического материала, причём и у климатолога и у геофизика, естественно, возникали трудности, и каждый из них мог сделать ошибочные заключения, которых специалист мог бы избежать, мы считали себя вправе предпринять такую попытку, ибо палеоклиматология может развиваться лишь в сочетании с этими науками. Из литературы, опубликованной до сих пор, совершенно отчётливо видно, что применявшиеся до сих пор метеорологические и климатологические методы для этих целей непригодны. В данной главе мы подробно на этом остановимся.

Однако глава не будет рефератом нашей книги. В её задачу входило выяснение климатов геологических эпох, а перемещение континентов — не самая важная причина среди многих причин климатических изменений; это положение остаётся верным и для самых древних эпох. Здесь же нам необходимо рассмотреть вопрос лишь о том, в какой степени доисторические климаты подтверждают правильность теории дрейфа, и только с этой целью мы будем привлекать данные о палеоклиматах. В связи с этим почти полностью исключается, например, вопрос о причинах четвертичного оледенения, ибо в четвертичный период положение континентов относительно друг друга было уже настолько сходно с современным, что из этого периода для теории дрейфа можно взять очень мало палеоклиматических критериев.

Иначе дело обстоит с более древними геологическими периодами. Ведь как раз здесь встречаются чрезвычайно убедительные доказательства неопровержимости теории дрейфа и достаточно велико число авторов, которые именно по этой причине присоединились к рассматриваемой теории.

Для получения достоверных результатов в данном случае необходимы два условия: знание современной климатической системы и её влияния на неорганический и органический мир, а также знание и правильное истолкование геологических данных, касающихся климата. Оба раздела исследований только начаты, и многочисленные вопросы ещё остаются открытыми. Тем более необходимо учитывать достигнутые результаты в их совокупности.

Современная климатическая система, как известно, разработана Кёппеном и представлена на карте климатов Земли [156]. Эта карта ещё недостаточно разработана для многих других целей, но для наших она вполне пригодна, так как геологические данные о климате допускают лишь весьма приблизительную его оценку. Поэтому в нашей книге мы их заменим упрощённой картой существующих главных изотерм и засушливых областей, представленной на рис. 32.



Карта содержит все необходимое для наших целей. Мы видим экваториальную зону грозовых дождей, которая опоясывает без промежутков всю Землю; вслед за ней, в поясах высокого давления конских широт с нисходящими токами воздуха, располагаются засушливые области, которые закономерно прерываются у восточных окраин континентов областями муссонных дождей, а на западных побережьях заходят далеко в море и в направлении полюсов проникают в глубь больших континентов. Затем следуют северные и южные зоны умеренных широт с циклоническими дождями и, наконец, более или менее охваченные оледенением полярные шапки.

Зона тёплой морской воды в целом заключена между 28–30-й параллелями северной и южной широт. Все изотермы показывают преобладание зонального распределения климатов, однако существуют характерные отклонения, вызванные распределением суши и моря. Изотерма самого тёплого месяца 10°, которая, как известно, поразительно близко совпадает с границей распространения леса, располагается в областях суши на более высокой широте, чем на море, потому что суша имеет более значительные годовые колебания температуры, чем море. Средняя годовая температура —2°, которая приблизительно соответствует линии вечной мерзлоты, имеет иной характер границы. Там, где она проходит на более высокой широте, чем граница леса, она характеризует одновременно и климат, который создают внутриматериковые оледенения (Гренландия, Антарктика); на более низкой широте, как, например, в Сибири, мы встречаем лес на мёрзлой почве. Вся область материковых ледников ограничивается широтами более 60°.

В дополнение мы даём на рис. 33 уровень снеговой границы на различных широтах по Пашингеру [157] и Кёппену [158]. Она достигает наивысшей отметки 5 000 м и более в конских широтах. Изображение относится к отдельным горам или к горным цепям. В плоских нагорьях снеговая граница лежит значительно выше.



Геологическое и биологическое влияние этой климатической системы весьма многообразно. Рассмотрим её в совокупности с имеющимися геологическими индикаторами климата.

Вероятно, важнейшими показателями климата, хотя и несколько ненадёжными, являются те следы, которые оставили после себя прежние покровы материкового льда. Поскольку для образования материкового льда решающими являются низкие летние температуры, отсутствующие внутри больших континентов вследствие больших годовых колебаний температур, не всегда можно установить полярный климат по следам материкового льда. Однако, наоборот, там, где мы находим такие следы, мы, несомненно, имеем дело с результатами полярного климата. Чаще всего находят валунные (ледниковые) глины. Под этим названием подразумевают смесь мельчайших и крупных обломков пород, характерных для морены. Валунные глины более древних периодов большей частью превратились в твёрдые породы, тиллиты. Мы их знаем или предполагаем их существование в альгонке, кембрии, девоне, карбоне, перми, миоцене, плиоцене и четвертичном периоде. К сожалению, именно эти наиболее часто встречающиеся следы материковых ледяных покровов чрезвычайно схожи с «псевдогляциальными» конгломератами, образовавшимися из обычных обломков. В последних встречаются даже полировка и царапины, которые можно принять за штриховку валунно-галечниковых отложений. В действительности же их следует трактовать как поверхностные следы скольжения. Вообще гляциальное происхождение принято считать бесспорным лишь тогда, когда под валунной глиной основной морены удаётся обнаружить полированную поверхность подстилающей породы.

Другую важную группу показателей климата образуют угли, которые следует рассматривать как ископаемые торфяные пласты. Для заболачивания водного бассейна необходимо заполнение его пресной водой, а это может происходить только в зонах дождей, а не в засушливых областях. Следовательно, уголь свидетельствует о влажном климате, причём речь может идти как об экваториальной зоне дождей, так и о зоне умеренных широт, а также о субтропическом влажном климате муссонных областей на восточных окраинах континентов. Так, например, в настоящее время торф образуется в многочисленных болотах на экваторе, а также в субтропиках, где климат влажен, и в равной мере в умеренных широтах Северной Европы, где, между прочим, давно известны четвертичные и послечетвертичные торфяные болота. Таким образом, только по наличию одних угольных пластов нельзя судить о температуре; для этого необходимо определить характер флоры, остатки которой встречаются в угольных пластах и в соседних с ними слоях.

Ещё одно указание, значение которого, однако, нельзя переоценивать, даёт мощность угольных пластов, поскольку буйная растительность тропиков ceteris paribus может образовать торфяные пласты большей мощности, чем медленно развивающаяся растительность умеренных широт.

Особенно важную группу климатических критериев составляют осадки засушливых областей, в особенности соль, гипс и песчаники пустынь. Каменная соль образуется в результате испарения морской воды. При этом речь идёт в большинстве случаев о больших наводнениях (трансгрессиях) на суше, которая вследствие тектонических движений оказывается полностью или в достаточной степени отгороженной от открытого моря. При дождливом климате такие моря постепенно опресняются, подобно Балтийскому морю. В засушливом климате, где испарение преобладает над осадками, при полной изоляции ареал трансгрессии сначала уменьшается вследствие усыхания, а соляной раствор концентрируется до тех пор, пока, наконец, не начинается осаждение солей. Сперва в осадок выпадает гипс, затем поваренная (каменная) соль и, наконец, легко растворяющиеся калийные соли. Поэтому гипсоносные отложения, как правило, занимают наибольшее пространство. В них встречаются пласты каменной соли и изредка, на ограниченной площади, — калийные соли.

Ещё большие площади покрывают движущиеся дюны бывших пустынь, превратившиеся в песчаник. Они отличаются скудностью растительности и животного мира. Однако они не столь надёжно свидетельствуют о засушливом климате, как соль и гипс, так как пески и дюны, хотя и на меньшем протяжении, встречаются и в дождливом климате в виде штрандов (прибрежных образований), подобно современным штрандам Северной Германии, а также зандровых песков, расположенных перед краем материкового ледника, каковы, например, зандры в Исландии. Некоторое, хотя и слабое, указание на температурные условия даёт цвет этих песчаников. В тропиках и субтропиках при почвообразовании преобладает красный цвет, в умеренных и высоких широтах — коричневый и жёлтый цвета. В тропиках береговые пески имеют также белый цвет.

Для морских отложений установлена закономерность, согласно которой мощные известковые слои могут осаждаться только в тёплых водах тропиков и субтропиков. Хотя здесь, видимо, также играет некоторую роль и деятельность бактерий, основной причиной, вероятно, является тот факт, что холодная полярная вода может растворять намного большие количества извести и поэтому не насыщена, в то время как тёплая вода тропиков, содержащая меньше извести в растворенном виде, насыщена или перенасыщена (сравните с накипью). С этим, очевидно, связано также в общем намного большее выделение извести организмами в тропиках, прежде всего кораллами и известковыми водорослями, а также раковинами и моллюсками. В полярном климате отложение мощных известковых слоев, видимо, вообще невозможно; известь также исчезает: в глубоководных отложениях вследствие низкой температуры глубинной воды.

К этим неорганическим показателям климата присоединяются ещё показатели из растительного и животного мира. Однако с ними необходимо обращаться с большой осторожностью, потому что организмы обладают большой приспособляемостью. Поэтому по одиночным находкам редко можно делать выводы, зато всегда можно получить полезные результаты, если рассматривать общее географическое распространение растительного и животного мира в определённый период. Путём сравнения флоры одного и того же периода времени, но из различных частей Земли можно в большинстве случаев с уверенностью решить, какая из этих флор была из более тёплого, и какая из более холодного климата. Однако абсолютное значение температуры можно определить только в самых молодых геологических формациях, где растения сходны с современными, в то время как по более древним флорам вывод остаётся большей частью неопределённым. Отсутствие годичных колец у древесных растений указывает на тропический климат, резко обозначенные годичные кольца — на умеренный, несмотря на нередко встречающиеся исключения. Там, где росли высокоствольные деревья, в геологическом прошлом мы можем предполагать температуру самого тёплого месяца 10 °С и выше.

Животный мир также даёт много информации о климате. Рептилии, не вырабатывающие собственного тепла, в холодном климате впадают в зимнее оцепенение, в котором они беззащитны. Они могут поэтому жить в таком климате только в том случае, если достаточно малы, подобно нашим ящерицам и кольчатым ужам, чтобы иметь возможность легко спрятаться. Если, как, например, в полярной области, отсутствует к тому же летнее тепло и их яйца не могут согреваться солнцем, то они вообще не смогут найти здесь сносных условий жизни. Следовательно, там, где этот класс широко развит и имеет особенно крупных представителей, можно предполагать тропический или по меньшей мере субтропический климат. Вообще травоядные дают сведения о растительности и тем самым о количестве дождей; такие быстроходные животные, как лошади, антилопы, страусы, свидетельствуют о степном климате, так как строение их тела приспособлено к преодолению больших пространств. Лазающие, так же как и обезьяны или ленивцы, приспособлены к лесу.

Здесь невозможно остановиться на всех подобных показателях климата, однако сказанного достаточно, чтобы дать приблизительную картину того, на каком основании вообще делаются заключения о доисторическом климате.

Огромное количество фактов, которые таким образом могут быть использованы в качестве геологических и палеонтологических критериев климата, поразительно отчётливо показывает, что в большинстве районов Земли в доисторическое время был совсем другой климат, чем ныне. Так, например, известно, что в Европе на протяжении большей части истории Земли был субтропический и тропический климат. Ещё к началу третичного периода в Средней Европе господствовал климат экваториальной зоны дождей, а затем в середине этого же периода образовались большие соляные залежи, указывающие, что в то время здесь был сухой (аридный) климат. Позже, в конце третичного периода, климат примерно соответствовал современному, после чего в четвертичном периоде произошло наступление материкового ледника. Следовательно, полярный климат был характерен по меньшей мере для Северной Европы.

Особенно яркий пример больших климатических изменений представляет полярная северная область, например хорошо известный Шпицберген, который отделён от Европы лишь участком мелкого моря и, следовательно, образует часть большого Евроазиатского континентального блока. В настоящее время Шпицберген находится в суровом полярном климате, под материковым льдом, но в раннетретичную эпоху (когда Средняя Европа находилась в экваториальной зоне дождей) там стояли леса, отличавшиеся большим богатством пород, что ныне можно встретить и в Средней Европе. Там произрастали не только сосна, ель и тис, по также липа, бук, тополь, вяз, дуб, клён, плющ, тёрн, орешник, боярышник, калина, ясень и даже такие теплолюбивые растения, как водяная лилия, грецкий орех, болотный кипарис (Taxodium), мощная секвойя, платан, каштан, гинкго, магнолия и виноградная лоза! Очевидно, тогда на Шпицбергене должен был существовать такой климат, какой сегодня характерен для Франции, т. е. средняя годовая температура здесь была примерно на 20° выше, чем в настоящее время. А если мы ещё больше углубимся в историю Земли, то найдём здесь признаки ещё более тёплого климата. В юрском периоде и в раннем мелу здесь росли саговые пальмы, которые ныне встречаются только в тропиках, гинкго (в настоящее время есть один единственный вид в Китае и Южной Японии), древовидный папоротник и др. Наконец, в карбоне мы находим в некоторых районах Шпицбергена мощные пласты гипса, свидетельствующие о субтропическом засушливом климате, а также флору, которая имеет субтропический характер.

Такая резкая смена климатов — в Европе от тропического до климата умеренных широт, а на Шпицбергене от субтропического до полярного — сразу наводит на мысль о смещении полюсов и экватора и вместе с ними всей зональной системы климатов. Это предположение находит неопровержимое подтверждение в том, что Южная Африка, расположенная на 80° южнее Европы и на 110° южнее Шпицбергена, претерпевала в тот же период времени столь же резкое, но как раз противоположное изменение климата: покрытая в карбоне материковым льдом, т. е. располагаясь в полярном климате, сегодня она находится в субтропическом климате!

Эти бесспорные факты невозможно объяснить ничем иным, кроме миграции полюсов. При этом можно предположить следующее. Если меридиан Шпицберген — Южная Африка испытал наибольшие изменения климата, то одновременное изменение климата на двух меридианах, лежащих на 90° восточнее и западнее его, должно было равняться нулю или во всяком случае быть весьма незначительным. И это действительно так, ибо Зондский архипелаг, который находится на 90° восточнее Африки, в раннетретичную эпоху определённо имел такой же тропический климат, как и теперь. Это видно из того, что там сохранились без изменения многочисленные древние растения и животные, например такие, как саговая пальма или тапир; недавно там были обнаружены растения каменноугольного периода того же рода, который известен в Европе и считается, по мнению лучших знатоков, тропическим. В подобном положении была также северная часть Южной Америки, где, между прочим, тапир также сохранился, в то время как в Северной Америке, Европе и Азии его можно найти только в ископаемом состоянии, а в Африке его нет вообще. Конечно, в северной части Южной Америки климат был не столь постоянен, как на Зондских островах; как мы увидим далее, это является следствием дрейфа континентов; Южная Америка находилась раньше не на 90° к западу от меридиана Шпицберген — Южная Африка, а значительно ближе к нему.

Поэтому не следует удивляться, что при попытках отыскать причины изменений климата в предыдущие геологические периоды исследователи уже давно возвращаются к предположению о миграции полюса. Ещё Гердер в своей работе «Идеи философии истории человечества» указал на такое объяснение климатов предыдущих геологических периодов. Затем эти идеи в большей или меньшей степени отстаивались многочисленными авторами, а именно: Эвансом (1876), Тэйлором (1885), Лёффельгольц фон Кольбергом (1886), Ольдгэмом (1886), Неймайром (1887), Натхорстом (1888), Ганзеном (1890), Земпером (1896), Дэвисом (1896), Рейбишем (1901), Крейхгауэром (1902), Гольфье (1903), Зимротом (1907), Вальтером (1908), Иокойямой (1911), Даке (1915), Э. Кайзером (1918), Эккардом (1921), Коссматом (1921), Стефаном Рихарцем (1926) и многими другими. Арльдт [159] обобщил эту литературу до 1918 г., но с тех пор ещё быстрее росло число авторов, выступавших за миграцию полюсов.

Раньше эта теория всегда вызывала возражение среди узкого круга профессиональных геологов и до работ Неймайра и Натхорста большинство геологов совершенно отвергали теорию перемещения полюсов. Но после публикации указанных выше работ картина несколько изменилась. Очень медленно, но все же число сторонников перемещения полюсов возрастает, и в настоящее время большинство геологов придерживаются сформулированной в учебнике геологии Кайзера точки зрения, что «трудно обойтись» без допущения больших изменений положения полюса в течение третичного периода. Перемещение полюса может быть твёрдо доказано, несмотря на резкость, с какой некоторые противники этой идеи борются против неё.

Хотя причины для признания миграции полюсов в истории Земли представлялись убедительными, первые попытки определить положения полюсов и экватора для любых моментов времени привели к столь абсурдным противоречиям, что, естественно, возникло подозрение, что сама гипотеза миграции полюсов стоит на ложном пути. Такие систематические попытки предпринимались только аутсайдерами, и поэтому они не получили всеобщего признания. Такие попытки предпринимались Лёффельгольц фон Кольбергом [4], Рейбишем [161], Зимротом [162], Крейх-гауэром [5] и Жакобитти [164]. Среди них Рейбиш свои, очень верные представления, относящиеся к меловому и последующим периодам, к сожалению, искусственно облёк в форму своеобразной теории «маятникообразных колебаний» полюса по «круговой колебательной миграции», что с точки зрения физических законов волчка неправильно или, во всяком случае, необоснованно и приводит к многочисленным противоречиям по сравнению с наблюдениями. Зимрот собрал большое количество биологических фактов, которые хорошо согласуются с предположением о миграции, но не смог убедить в предполагаемом закономерном их колебании, подобном маятнику. Более правилен чисто индуктивный метод, а именно непредвзятое определение положения полюса лишь по ископаемым показателям климата. Этот путь избрал в своей обстоятельной и ясно написанной книге Крейхгауэр, опираясь на недостаточно обоснованный закон о расположении горных цепей. Почти все эти построения дают для кайнозойского времени примерно тот же результат, к которому пришли Кёппен и автор, а именно — в начале третичного периода полюс находился вблизи Алеутских островов, а затем произошла его миграция в сторону Гренландии, где он и встретил начало четвертичного периода. Относительно этих эпох нет больших внутренних разногласий. Иначе обстоит дело с периодами, предшествовавшими меловому. Тут сильно расходятся между собой не только воззрения перечисленных авторов, но и все их реконструкции, так как в них не учитывается перемещение материков. Это приводит к безнадёжным противоречиям, исключающим допустимое положение полюса.

Если же, напротив, основываясь на теории дрейфа, нанести данные по палеоклиматам для каждого периода на карту, составленную согласно этой теории, то эти противоречия полностью исчезают и все климатические данные сами собой располагаются в картину климатических зон. известных в настоящее время: два засушливых пояса, между которыми вдоль экватора земного шара простирается влажный пояс; все свидетельства тропического жаркого климата попадают в эти три пояса. К ним с обеих внешних сторон примыкают два гумидных пояса, а там, где находятся свидетельства полярного климата, выделяются области, центры которых расположены в 90° от экватора и около 60° от ближайшего аридного пояса.

Рассмотрим сперва карбон как самый древний период, для которого были составлены карты Земли с учётом теории дрейфа материков. Здесь мы сразу встречаемся с главным затруднением прежней палеоклиматологии, а именно со следами пермокарбонового оледенения.

Все современные южные континенты (и Декан) в конце карбона и в начале пермского периода были покрыты материковым льдом; напротив, ни на одном континенте современного северного полушария, не считая Декана, не известны признаки оледенения в этом периоде.

Подробнее всего следы материкового оледенения изучены в Южной Африке, где Моленграфф в 1898 г. впервые нашёл под древней мореной отполированные льдом коренные породы и этим устранил последнее сомнение в моренном происхождении распространённого там «конгломерата Двайка» [165]. Последующие работы, из которых особенно надо выделить исследования Дю Тойта [166], дают очень подробную картину этого оледенения. Во многих местах по бороздам на отполированных породах можно определить направление движения льда; таким образом, здесь можно установить ряд центров оледенения, из которых растекался лёд, и обратить внимание на ничтожную разницу во времени основной активности этих центров. В целом установлено увеличение мощности слоя льда с запада на восток в современном понимании. В Южной Африке южнее 33° ю. ш. валунные глины согласно залегают на морских отложениях. Валунные глины составляют их непосредственное продолжение. Это можно объяснить лишь тем, что материковый лёд здесь оканчивался в виде плавучего «барьера», как это имеет место сегодня в Антарктике, причём основная морена, образующаяся при таянии нижней поверхности льда, отлагалась на древних морских осадках как их естественное продолжение. Следовательно, снеговая граница проходила здесь на уровне моря. Распространение этого южно-африканского оледенения, которое сопоставимо с современным оледенением Гренландии, доказывает, что речь идёт о настоящем материковом леднике, а не просто о горном оледенении.

Однако совершенно такие же моренные отложения встречаются на Фолклендских островах, в Аргентине и Южной Бразилии, на Индостане и в Западной, Средней и Восточной Австралии. Во всех этих областях полное подобие всей последовательности слоев исчерпывающим образом объясняет гляциальное происхождение местных отвердевших валунных глин. Все они, как и в Южной Африке, лежали под материковым льдом. Многие расположенные в стратиграфической последовательности слои валунных глин, между которыми залегают межледниковые отложения, были найдены в Южной Америке и Австралии. Это вполне аналогично чередованию ледниковых и межледниковых эпох в четвертичном периоде Северной Европы. Так, в средней части Восточной Австралии (Новый Южный Уэльс) существуют две морены, разделённые угленосными межледниковыми слоями. Следовательно, суша здесь была дважды покрыта материковым льдом, но в промежутке на моренном ландшафте образовались пресноводные озера, которые подверглись заболачиванию. Южнее этих мест, в Виктории, был найден только один ледниковый горизонт, а севернее, в Квинсленде, — вообще ни одного. Самая южная часть Восточной Австралии была, следовательно, в этот период постоянно погребена подо льдом, на среднюю её часть лёд проникал только дважды, а северная оставалась совершенно свободной. Таким образом, здесь начинает разворачиваться совершенно такая же картина, какую мы уже давно знаем для четвертичного ледникового периода Европы и Северной Америки. В четвертичном периоде чередование ледниковых и межледниковых периодов мы можем объяснить периодическими изменениями движения Земли и колебаниями интенсивности радиации; то, что такие колебания происходили на протяжении всей истории Земли, можно считать бесспорным. Но заметные следы они могли оставить после себя только в те периоды, когда материковый лёд лежал в полярных областях. Все эти детали ясно показывают, что оледенение южных континентов в пермокарбоне должно рассматриваться как настоящее материковое.

Но следы пермокарбонового ледникового периода теперь далеко отдалены один от другого и распространены в области, которая занимает почти половину поверхности Земли!

Рассмотрим рис. 34. Даже если мы поместим Южный полюс на самое вероятное место, в центре этих следов оледенения, т. е. примерно на 50° ю. ш. и 45° в. д., то найдём, что по отношению к линии экватора, соответствующей такому положению полюса, наиболее удалённые от полюса следы материкового оледенения в Бразилии, Индостане и Восточной Австралии должны быть расположены на географических широтах менее 10°. Получается, что полярный климат господствовал в то время в южном полушарии почти до линии экватора.

В то же время в другом полушарии, исходя из таких построений, мы нашли бы только следы тропического и субтропического жаркого климата вплоть до Шпицбергена. Нет необходимости говорить, что подобный вывод не имеет смысла. Попытка объяснить эти следы оледенений с позиций климатологии была предпринята Кокеном [167] ещё в 1907 г., когда южно-американские находки считались сомнительными. Однако его выводы практически оказываются абсурдными. Он считал, что не остаётся ничего иного, как предположить, что все эти следы оледенения образовались на большой высоте над уровнем моря. Этот вывод не может быть принят во внимание потому, что на нагорьях такой протяжённости в тропиках не образуется материкового льда, а геологические наблюдения доказывают как раз обратное, свидетельствуя о том, что снеговая граница в областях пермокарбонового оледенения опускалась до уровня моря. С тех пор фактически больше уже не предпринимались попытки объяснения этих явлений с климатической точки зрения.

Эти следы оледенения представляют, таким образом, блестящее опровержение гипотезы о неподвижности континентов. Что сказали бы мы о теории дрейфа, если бы она в какой-либо части обобщённого ею большого материала привела бы к такому абсурду? Неизменность положения континентальных блоков рассматривалась до сих пор как априорная истина, не требующая доказательств. Но ведь в действительности это тоже только гипотеза, требующая проверки наблюдениями. Я сомневаюсь, в состоянии ли геология привести для какого-нибудь из своих выводов более надёжное доказательство, чем доказательство неправильности гипотезы фиксизма, относительной неподвижности материков, основанное на изучении следов пермокарбонового оледенения.

Мы не будем здесь подкреплять сказанное цитатами из литературы. То, что очевидно каждому, не требует подтверждения ссылкой на чужое мнение, а кто не хочет видеть, тому все равно никоим образом не поможешь. Перед нами больше не стоит вопрос: перемещались ли континентальные блоки, ибо в этом нет никакого сомнения. Но перемещались ли они так, как это предполагает теория дрейфа материков? При этом прежде всего нельзя обойти молчанием того, что в пермокарбоновых отложениях ряда других мест найдены конгломераты, которые с геологических позиций до сих пор рассматривались так же как ледниковые, но по своему положению мало подходят, а частично вообще не соответствуют выводам теории дрейфа.

Так, например, имеются сообщения о таких пермокарбоновых (а также триасовых) конгломератах Центральной Африки [216], которые до сих пор сопоставлялись с южно-африканским конгломератом Двайка и рассматривались как основная морена материкового оледенения. Следы пермокарбонового оледенения в районе Конго при необходимости могли бы ещё с ними быть объединены на основании гипотез теории перемещения (триасовые следы, правда, весьма плохо), однако, по моему мнению, это требует гипотез, невероятных с точки зрения климатологии. Но как же в этом случае обстоит дело с надёжностью доказательства их ледникового происхождения? Выше уже указывалось на то, что обманчиво схожие «псевдогляциальные» конгломераты с отполированными обломками могли образоваться и, как доказано, формировались также в совершенно других климатах (в частности, в аридном климате). Отполированные породы под предполагаемой мореной в районе Конго до сих пор нигде не обнаружены. Таким образом, до сих пор здесь известны только такие признаки, которые типичны для псевдоледниковых конгломератов. Кроме того, последовательность напластования там удаётся наблюдать лишь в небольших фрагментах отложений. Даже принадлежность их к пермокарбону ещё не доказана, так что нельзя утверждать, что гляциальное происхождение здесь подтверждается идентичностью всей последовательности слоев. То немногое, что нам известно об этих слоях, указывает, видимо, на их иной генезис и соответственно на другой климат. Следовательно, ни в коем случае нельзя считать здесь гляциальное происхождение конгломератов доказанным. Этому противоречит также тот факт, что в Южной Африке определена возможная северная граница материкового ледника.

Мало вероятно, чтобы в Центральной Африке в то же время существовала другая изолированная ледниковая шапка. Поэтому целесообразно пока не принимать во внимание конгломераты Центральной Африки в качестве показателей климата. Я считаю возможным, что в дальнейшем подтвердится их псевдогляциальное происхождение.

Ещё вероятнее это по отношению к пермокарбоновым конгломератам, найденным Коертом в Того, которые, по имеющимся ещё не очень детальным исследованиям, также считаются гляциальными. По моему мнению, весьма вероятно, что они образовались в аридном климате.

Совершенно несовместим с последовательной общей картиной, которую предлагает теория дрейфа материков, ряд других конгломератов в Северной Америке и Европе, которым приписывается гляциальное происхождение. Так, Хобсон полагает, что нашёл следы оледенения в карбоне Рурского бассейна, а Чернышов — в верхнем карбоне Урала.

В. Даусон в 1872 г. также нашёл мнимые следы оледенения в Новой Шотландии, которые в 1925 г. были подтверждены А. П. Колеманом. С. Вейдман (1923 г.) обнаружил их в горах Арбокл и Уичито в Оклахоме, И. Б. Вудворт (1921 г.) — в сланцах «Кэни» Оклахомы, Удден — в перми Западного Техаса, Зюссмильх и Дэвид упоминают также конгломераты «Фонтэн» в Колорадо. Эти отдельные находки рассматриваются теперь преобладающим большинством геологов как псевдогляциальные. Это верно, так как их гляциальное происхождение противоречило бы всем остальным многочисленным индикаторам климата, известным в этих же районах. Ван Ватершут ван дер Грахт [210] пишет о них: «Мы должны быть очень осторожными с „тиллитами“. Я не считаю доказанным гляциальное происхождение какого-либо пермокарбонового конгломерата из Техаса, Канзаса, Оклахомы и особенно из Колорадо. Кто знаком с ливнями, в особенности с такими, какие бывают в пустынях или на краю аридных зон, того не удивляет, что потоками такого дождя осаждается несортированный, большей частью обломочный материал большой мощности. Эти потоки чрезвычайно сильны, хотя и кратковременны. Они состоят больше из грязи, чем из воды, и смесь имеет такой большой удельный вес, что может перемещать не только большие глыбы, но и содержать в своём составе любой материал. Не требуется льда, чтобы это объяснить. В настоящее время мы видим подобные процессы во всех пустынях, в том числе и в пустынях американского Запада».

«Одиночные большие глыбы в обычно мелкозернистых морских отложениях не нуждались в перемещении посредством плавучего льда. Большие деревья могут совершать то же самое, когда, обхватив своими корнями огромные камни, выносят их в море».

«Даже отшлифованные и исштрихованные камни могут не иметь гляциального происхождения, кроме тех случаев, когда борозды многочисленны, а камни состоят из очень плотной и твёрдой породы. Такие камни, поразительно схожие с гляциальными глыбами и эрратическими валунами, известные в пермских конгломератах северо-западной Европы, с отчётливыми признаками гляциального происхождения рассматриваются теперь только лишь как обломки, изборождённые оползнями. В 1909 г. я сам однажды совершил ошибку, характеризуя один из таких европейских конгломератов как тиллит».

К приведённым выше случаям в качестве особенно примечательного явления следует добавить открытый под Бостоном в Северной Америке пермокарбоновый конгломерат, получивший название «Сквантум-тиллит» и рассматриваемый всеми посетившими его исследователями, в частности Сайлесом [168], который дал его подробное описание, в качестве литифицированной морены. Эти отложения имеют ареал примерно такой же величины, как в леднике Ватнайекулль в Исландии. Конгломерат содержит полированные камни, которые считаются валунами, отшлифованными льдом, а в окрестностях этого района найдены слои отвердевшей глины, сходные с четвертичными и послечетвертичными глинами, изученными де Геером в Швеции. Однако все это образования, которые могут иметь также псевдогляциальное происхождение. До сих пор среди этих мнимых морен нигде не были найдены отшлифованные скалы ледникового ложа.

Как я недавно подчеркнул [217], относительно ледникового происхождения тиллита Сквантум существуют серьёзнейшие сомнения с климатологической точки зрения, совершенно независимые от теории дрейфа. Все другие признаки климата Северной Америки пермокарбонового периода, число которых необычайно велико, бесспорно доказывают, что область Соединённых Штатов на Западе имела в течение всего этого времени климат жаркой пустыни, в то время как Восток в карбоне находился ещё в экваториальной зоне дождей, а в пермский период — в области жаркой пустыни. Ниже будут приведены подробности об этих показателях климата, среди которых главную роль играют соле- и гипсоносные отложения и коралловые рифы. Из нашего рис. 33 следует, что в климатических условиях, которые способствовали формированию этих отложений, снеговая граница занимала наивысшее положение по всей Земле. В районе Соединённых Штатов она проходила тогда на высоте 5 000 м. Совершенно исключено, чтобы среди этих отложений могла лежать ледяная масса, соизмеримая с ледником Ватнайекулль, или, как некоторые полагают, чтобы в том самом море, в котором формировались коралловые рифы, могли плавать айсберги. Это невозможно физически, ибо климат не мог быть одновременно жарким и холодным. Никоим образом несостоятельна также гипотеза о возникновении этих ледниковых образований на большой высоте. В связи с этим я считаю весьма вероятным, что тиллит Сквантум псевдогляциального происхождения, подобно некоторым другим конгломератам.

При этом следует учесть, что приведённые соображения, говорящие против ледникового происхождения тиллита Сквантум, основываются на близких во времени и в пространстве отложениях самого Североамериканского блока; следовательно, они не имеют ничего общего с теорией дрейфа материков и должны объясняться без её помощи.

По той же причине нелогично рассматривать наличие тиллита Сквантум в качестве опровержения. Ибо как бы ни обстояло дело со Сквантум-тиллитом, нет никаких сомнений в том, что мы должны следовать большому числу надёжных и совпадающих между собой фактов, а не одному шаткому аргументу, который во многих отношениях представляется сомнительным. Я остановился здесь несколько подробнее на псевдогляциальных явлениях пермокарбона потому, что до сих пор, видимо, лишь я один возражаю против ледникового происхождения Сквантум-тиллита и поэтому должен был дать подробное обоснование моим возражениям. Теперь посмотрим, как располагаются надёжные данные о климате карбона и перми в свете гипотез теории дрейфа материков.

Важнейшие из них нанесены на карты (рис. 35 и 36). Достоверные следы оледенения обозначены буквой Е. Как мы видим, все участки, покрытые в то время ледниками, сомкнулись вокруг Южной Африки и заняли на земной поверхности область радиусом около 30°. Одновозрастные свидетельства полярного климата теперь, следовательно, ограничены таким же по площади ареалом, как и в современной климатической системе. Это подтверждение нашей гипотезы, лучше которого нечего и желать.





Как же получается, что многим доказательствам материкового льда у Южного полюса не противостоят таковые на Северном полюсе? Объяснение заключается в том, что Северный полюс лежал в Тихом океане в том месте, которое далеко отстояло от всех континентов.

От середины области оледенения, т. е. от Южного полюса, на наших рисунках проведены соответствующие ему линии экватора и параллелей 30 и 60° северной и южной широт, а также Северный полюс. Эти линии в принятой проекции, естественно, сильно искривлены; экватор, представляющий в действительности самую большую окружность на шаре, изображён изогнутой, несколько более толстой линией. Как же на такой схеме располагаются остальные показатели климата?

Большая зона каменноугольных отложений карбона, которая проходит через Северную Америку, Европу, Малую Азию и Китай, опоясывает Землю на нашей реконструкции (не на современной Земле!) таким образом, что полюс оказывается в центре области оледенения, а сама зона совпадает с нашим экватором.

Уголь, как уже говорилось, указывает на влажный климат. Пояс дождей (гумидный), который в данном случае охватывает Землю в виде большого круга, может быть несомненно только экваториальным. Если к тому же можно установить, как это получилось на нашей реконструкции, что этот пояс расположен в 90° от центра обширной области материкового оледенения, то мы тем более вправе сделать вывод об его экваториальном положении.

Важно уяснить себе, что этот вывод совершенно неизбежен, независимо от того, исходим ли мы при этом из теории дрейфа или нет. Современные европейские угленосные области карбона лежат точно в 80° к северу от детально изученных, достоверных следов материкового льда этого же периода в Южной Африке, где мы находим подтверждение того, что снеговая граница, подобная той, какая теперь существует только в Антарктике, достигала уровня моря. С учётом смещения, произошедшего в альпийском цикле горообразования, это расстояние в третичном периоде было, вероятно, в карбоне на 10–15° больше, чем сейчас. Однако положение Европы по отношению к Южной Африке не претерпело существенных изменений. Поэтому не может быть ни малейшего сомнения в том, что европейские угли каменноугольного периода во время образования были удалены как раз на четверть земной окружности от центра обширной области материкового оледенения, независимо от того, какие гипотезы строятся о положении других континентов в то время. На расстоянии 90° от полюса можно находиться, несомненно, только на экваторе.

Шпицберген расположен на Европейском континентальном блоке и, следовательно, в карбоне должен был иметь такое же положение по отношению к Европе, как теперь. Его мощные карбоновые залежи гипса свидетельствуют о субтропическом аридном климате и показывают, что северная зона субтропического климата лежала в то время ещё на 30° севернее европейских угленосных отложений. В соответствии со сказанным неизбежен вывод, что европейские карбоновые угли образовались в экваториальной дождливой зоне. Такой вывод можно сделать, даже не опираясь на теорию дрейфа.

Это доказательство настолько неопровержимо, что рядом с ним все другие критерии должны отступить на задний план. Конечно, все же справедлив вопрос, совпадает ли с этим результатом характер остатков растений, встречающихся в европейских угленосных отложениях каменноугольного периода и в смежных с ними слоях. По заключению лучшего знатока карбоновой флоры А. Потонье, это действительно так. Его исследование по этому вопросу [169] до сих пор является наилучшим и самым подробным; в нем исключительно на основе ботанических данных учёный приходит к заключению, что европейские угленосные отложения карбона являются ископаемыми торфяными болотами типа тропических болот на низменных равнинах.

Основания, которые Потонье приводит для своей концепции, конечно, не побуждают к строго однозначному выводу, ибо очень трудно определить характер климата по такой древней флоре. Эту неопределённость особенно подчёркивали его противники, которых немало среди современных палеоботаников. Однако примечательно, что последние, насколько мне известно, не в состоянии опровергнуть доводы Потонье тем, что они нашли для приводимых им характерных черт флоры более вероятное, другое толкование климата, или тем, что они могут назвать другие характерные черты этой флоры, указывающие при этом на иной климат. Приводимые противниками Потонье возражения всегда носят скорее общий характер. Именно по этой причине, поскольку ботанические доказательства Потонье, видимо, все ещё совершенно неоспоримы, интересно познакомиться с ними. Он приводит главным образом шесть характерных признаков, указывающих на тропический генезис флоры.

1. Насколько можно судить по органам размножения ископаемых папоротников, обнаруживается их родство с семействами, распространёнными в настоящее время в тропиках. Между прочим, достойно упоминания родство многих карбоновых папоротников с современными мараттиевыми.

2. В карбоновой флоре в основном преобладают древовидные папоротники и вьющиеся или лианоподобные папоротники. Древовидные формы преобладают также в группах, которые в настоящее время большей частью являются травянистыми.

3. Многие карбоновые папоротники, например древовидный папоротник Pecopteris, имеют афлебии, т. е. неравномерно рассечённые перья в месте прикрепления боковых стержней, сильно отличающиеся от правильного перистого расчленения остальной части листа (вайи). Они оказываются полностью сформированными, в то время как нормальные перья ещё свёрнуты. Такие афлебии наблюдаются сейчас только у тропических папоротников.

4. Значительное число карбоновых папоротников имело такие большие вайи, какие встречаются только в тропиках. Бывают листья площадью в несколько квадратных метров.

5. Зоны прироста (годичные кольца) полностью отсутствуют в стволах европейских деревьев каменноугольного периода. Таким образом, рост, вероятно, не прерывался ни периодическими засухами, ни периодическими похолоданиями. Мы можем теперь добавить: напротив, на Фолклендских островах и в Австралии, расположенных, как показывают рис. 35 и 36, в высоких южных широтах, были найдены пермокарбоновые деревья с отчётливыми годичными кольцами.

6. Каулифлория установлена как у «каламитовых, так и у лепидофитов, а среди последних именно у некоторых лепидодендроновых (относящихся к „роду“ Ulodendron, выделенному исключительно на основе тех больших рубцов на стволе, которые соответствуют местам прикрепления стробилов) и у сигилляриевых... Распространение деревьев, цветки которых прорываются сбоку через прежнюю древесину (стволов и ветвей); в настоящее время почти целиком ограничено тропическими дождевыми лесами... Возможно, это интенсивная борьба за свет, обусловленная густым, тропическим растительным покровом, которая выражается в том, что светолюбивая листва часто занимает исключительно верхушки побегов, в то время как органы размножения встречаются на тех частях растений, которые менее доступны свету, где они во всяком случае никоим образом не препятствуют эффективной жизнедеятельности листвы»:

Хотя эти ботанические выводы считают, как отмечалось, ненадёжными, можно определённо утверждать: такая флора не могла существовать в районах ни с холодным, полярным климатом, ни с умеренным климатом, который теперь господствует в местах её произрастания; речь может идти только о тропическом или субтропическом климате. Во-вторых, все признаки отлично подходят к нашему, найденному другим, более надёжным путём выводу о возникновении этих угленосных отложений в экваториальной зоне ливневых дождей.

Противники Потонье придерживаются большей частью точки зрения, что речь идёт не о тропическом, а о субтропическом климате. Для обоснования этого раньше утверждали (я не знаю, утверждает ли это теперь ещё кто-нибудь), что в нынешней экваториальной зоне ливневых дождей якобы не существовало торфяных болот и не могло существовать, поскольку торф будто бы не образуется выше некоторой температуры из-за более быстрого разложения растительных остатков в таком жарком климате. Эти соображения можно проще всего опровергнуть тем, что в последнее время почти повсюду в современной экваториальной зоне ливневых дождей были найдены торфяные болота, в частности на Суматре, Цейлоне, у озера Танганьика и в Британской Гвиане. Много других, ещё неизвестных болот находится, вероятно, в болотистых областях Конго и Амазонки. Их существование весьма вероятно, судя по чайному цвету «чёрных вод» многих рек в этих районах. Таким образом, в данном возражении речь идёт не о чем другом, как о заблуждении, вызванном недоступностью тропических болот и обусловленном этим их недостаточным знанием. Разумеется, на экваторе каменноугольного периода образованию торфяных болот особенно благоприятствовали происходящие одновременно перемещения земной поверхности во время интенсивной карбоновой складчатости, вследствие которых нарушался естественный сток воды и на весьма обширных пространствах создавались болота.

В качестве другого довода, подтверждающего наличие субтропического климата, приводился тот факт, что древовидные папоротники, которые часто попадаются в углях карбона, теперь реже встречаются в тропиках, чем в субтропиках, причём на увлажнённых склонах гор. Но, с одной стороны, это не убедительный довод, ибо в действительности древовидные папоротники сейчас встречаются, хотя относительно редко, но также и в торфяных болотах экваториальной зоны ливневых дождей. Возможно, здесь их отчасти вытеснили лучше приспособившиеся новые формы, которых ещё не было в каменноугольное время и которые не могли поэтому конкурировать с ними. Кроме того, сравнение с современными субтропиками плохо подходит постольку, поскольку они засушливы, за исключением областей мусонных дождей на восточных краях континентов, так что столь протяжённый пояс болот, какой соответствует главным областям карбонового угленакопления, если учитывать климатические реконструкции, не мог разместиться в субтропиках. Угленосные пояса могут соответствовать только экваториальному или умеренно холодному климату. В последнем, однако, произрастание древовидного папоротника исключено.

Если, наконец, некоторые авторы сомневаются в объяснении Потонье по той причине, что он якобы ошибся также при климатическом истолковании третичных бурых углей, то мы, видимо, вправе не принимать этого во внимание, ибо вывод, что тот, кто однажды ошибся, должен поэтому ошибаться всегда, наверняка ещё менее надёжен, чем доказательства Потонье о тропической природе европейских карбоновых углей.

Весь этот спор о тропической или субтропической природе углей ведётся по причинам, не носящим принципиального характера. Этому не следует удивляться, имея в виду такую древнюю флору. Однако я повторяю, что расположение этих углей на расстоянии четверти земной окружности от центра несомненно полярной области материкового оледенения является совершенно убедительным доказательством их образования в экваториальном дождливом климате и, как подчёркивалось, совершенно не зависит от проблемы перемещения континентов.

Теория дрейфа только дополняет это доказательство, присоединив внеевропейские звенья рассматриваемого большого угленосного пояса, современное расположение которого без учёта континентального дрейфа приводит к противоречиям.

Идентичность флоры и тем самым климатических условий формирования угленосных отложений карбона в Северной Америке, Европе, Малой Азии и Китае ныне признается всеми. Поскольку европейские звенья этого пояса должны были непременно возникнуть в экваториальной гумидной зоне, то необходимо это считать обязательным и для других звеньев. Их современное положение служит прямым доказательством теории дрейфа, ибо оно сейчас не требует, чтобы все эти места угленакопления были расположены на одном большом круге. Для пояснения мы даём на рис. 37 нарисованную Крейхгауэром [5] карту Земли для карбона с предполагаемым им экватором. Мы видим здесь картину, к которой можно было бы прийти без теории дрейфа: для Европы, Африки и Азии она приблизительно совпадает с нашей, но экватор на ней проходит не через восток Соединённых Штатов, где он должен бы быть согласно данным о климате, а через Южную Америку, где он не мог находиться, так как в этом месте, на расстоянии около 10°, было распространено внутриматериковое оледенение. Естественно, снова резко бросается в глаза несовместимость положения Индостана и Австралии с их следами материкового льда.



Большая мощность угольных пластов в главном угольном поясе карбона, которая делает его таким для нас ценным, отлично согласуется с его образованием в экваториальной зоне ливневых дождей. Значительно менее мощными являются угольные пласты, образовавшиеся на южных континентах в пермском периоде всюду на основных моренах растаявшего внутриматерикового льда (ср. рис. 36). Соответствующая флора, названная глоссоптерисовой по травянистому папоротнику Glossopteris, была характерна для прохладного климата. Речь идёт о болотах южной субполярной гумидной зоны (зоны дождей) совершенно такого же происхождения, что и зона четвертичных и послечетвертичных торфяных болот Северной Европы и Северной Америки. Эти угленосные формации и глоссоптерисовая флора также требуют объединения областей, которые теперь занимают пространство, гораздо более обширное, чем существовавшая в то время климатическая зона, в которой они могли развиваться.

Другие показатели климата карбона и перми также подтверждают результаты, представленные на рис. 35 и 36, причём зональность их распределения подтверждается только тогда, когда расположение континентов принимается согласно теории дрейфа.

Рассматривая оба субтропических климатических пояса, включающих аридные области, особенно хорошо можно проследить северный пояс в карбоне и перми. При этом наблюдается не только его существование, но также и его перемещение на юг в пермском периоде, вследствие чего экваториальная гумидная зона (зона ливневых дождей) была вытеснена из Северной Америки и Европы и сменилась аридной. В карбоне на Шпицбергене и в западной части Северной Америки в больших количествах отлагался гипс (см. G на рис. 35), а встречаемые в последней из указанных областей мощные красноцветные отложения пермокарбона повсюду свидетельствуют о климате пустынь. Экваториальная гумидная зона охватывала только восточную часть Северной Америки, но в пермском периоде уже вся Северная Америка и Европа были в зоне пустынь. В позднем карбоне на Ньюфаундленде над последними угольными пластами уже появляется соль (см. S на рис. 35 и 36), а в пермском периоде большие месторождения гипса образуются в Айове, Техасе и Канзасе, в последнем штате — также месторождения соли. В то же время в Европе, через которую в карбоне проходила экваториальная зона ливневых дождей, в пермском периоде образовались крупные залежи соли в Германии, Южных Альпах, Южной и Восточной России. Только в одной Германии Арльдт [11] указывает девять пермских соляных месторождений, среди них известное месторождение Штассфурт. Это передвижение климатических зон Европы на юг и их одновременное перемещение на юго-восток в Северной Америке, вместе с перемещением областей внутриматерикового оледенения из Южной Африки в Австралию доказывают некоторое, хотя и умеренное, перемещение полюсов с каменноугольного по пермское время.

Насколько позволяют судить существующие наблюдения, южная аридная зона каменноугольного периода оставила следы главным образом в районе Сахары, где образовались многочисленные крупные соляные месторождения, и в Египте, где отлагались песчаники пустынь. Эти отложения изучены далеко не так детально, как в Европе, особенно в отношении определения времени их формирования.

Наконец, в картину климатических зон без труда вписываются также коралловые рифы каменноугольного возраста Европы (от Ирландии до Испании) и Северной Америки (от озера Мичиган до Мексиканского залива), а также пермские рифообразующие рихтгофениды в Альпах, на Сицилии и в Восточной Азии.

Из вышеизложенного видно, что не только следы пермокарбонового оледенения, но также и ископаемые данные о климате в своей совокупности укладываются по теории дрейфа материков в систему, которая полностью соответствует современной климатической системе, если передвинуть Южный полюс в район Южной Африки. При современном расположении континентов, напротив, свести их в понятную климатическую систему вообще невозможно. Благодаря этому подобные наблюдения становятся одним из самых веских доказательств правильности теории дрейфа материков. Палеоклиматические доказательства теории дрейфа были бы, однако, неполными, если бы они были применимы только для карбона и перми и непригодны для последующих периодов. (Для предшествующих периодов их ещё пока нельзя применить, потому что для них в настоящее время ещё отсутствует картографическая основа). Однако это вовсе не так. В написанных мной совместно с Кёппеном книге [151] рассматриваются по порядку все последующие геологические эпохи таким же образом, как здесь, вкратце, рассматривались карбон и пермь. Ограниченность места не позволяет нам повторить эти рассуждения, и мы поэтому вынуждены отсылать читателя к нашей книге. Результат оказывался постоянно один и тот же: при использовании в качестве картографической основы реконструкции, выполненной на основе теории дрейфа материков, показатели климата всегда располагаются в системе, принципиально одинаковой с современной. В то же время, если исходить из сегодняшнего положения континентов, в них появляются противоречия. Чем ближе мы подходим к современности, тем меньше, естественно, этих противоречий, потому что положение континентов все больше приближается к существующему в настоящее время, и тем слабее поэтому становится доказательная сила таких свидетельств для подтверждения теории дрейфа материков.

Впрочем, следует заметить, что при истолковании доисторических климатов, особенно в более поздние эпохи, важнейшую роль играет миграция полюсов. Миграция полюсов и дрейф континентов, дополняя друг друга, образуют упорядочивающий принцип, с применением которого имевшаяся до сих пор путаница разрозненных фактов, казалось бы, противоречащих друг другу, преобразуется в картину, снова поражающую своей простотой и полной аналогией с современной климатической системой, что необычайно убедительно. Но этим мы обязаны только теории дрейфа, ибо без неё теория перемещения полюсов смогла бы дать удовлетворительное решение в лучшем случае только для новейших эпох.